Магия, религия и язык.

МАГИЯ И РЕЛИГИЯ 

Традиционно в христианском мире обсуждается «магия» как явление, противопоставляемое «религии». Дихотомия магии и религии обычно формулируется следующим образом: (а) магия считается неортодоксальной, незаконной и часто аморальной, в то время как религия ортодоксальна и социально одобрена; (б) магия является частной и ориентирована на индивидуальные желания, в то время как религия является общественной, ориентированной на сообщество и ориентированной на социальные услуги; (в) магия прагматична и связана с мирскими потребностями, а религия трансцендентна и направлена ​​на «большие вопросы» существования; и (d) магия использует контроль, принуждение и манипулирование (рассматривая человека как источник силы), в то время как религия использует призывание, моление и покорность (рассматривая божественное как источник силы). 

Недавние исследования подвергли критике каждую из особенностей этой традиционной дихотомии и показали, что на практике религия и магия часто сливаются друг с другом до такой степени, что их невозможно различить. Кроме того, работа такого ученого, как Дейл Мартин (2004), продемонстрировала, что значение и использование таких терминов, как «магия» и «суеверие», не является статичным, но часто значительно изменяется со временем из-за исторических изменений в социальном и политическом контекстах и согласуется с различиями в идеологиях и космологиях доминирующих общественных авторитетов. Возможно единственная последовательно принятая характеристика магии, появившаяся в недавних научных трудах, состоит в том, что слово «магия» почти всегда «используется чтобы обозначить оппонента ортодоксии, маргинализировать и осудить отдельных лиц или группы, чья религиозная практика по стандартам обвинителей, «ненормальна» »(Johnston 2004: 51). На протяжении всей истории эти обвинители - будь они королями, священниками или учеными - часто были теми, кто занимал руководящие должности, которые использовали термин «магия» в качестве словесного оружия, чтобы деавторизовать то, что не соответствовало их собственным убеждениям, преследуя те или иные экономические и политические интересы.

МАГИЯ И ЯЗЫК 

В глазах многих ученых магия тесно связана с понятием «естественный язык», язык, в котором слова имеют причинно-следственную связь с реальностью и, как считается, обладают активной силой благодаря своей сущностной связи с референтом, объектом. Второй том «Философии символических форм» Эрнста Кассирера (1925 [1955]) является классическим примером такого понимания. Кассирер отмечает, что «… магически взгляд на мир пронизан этой верой в объективный характер и объективную силу знака». Он утверждает, что основная предпосылка магической веры заключается в том, что слово и имя не просто выполняют функцию описания или изображения, но содержат в себе объект и его реальные силы. Слово и имя не обозначают и не означают, они есть и действуют». В глазах Кассирера люди выходят за рамки магии, только когда осознают, что «теневая сфера слов, образов и знаков» на самом деле является «нереальной и безжизненной». Влиятельный антрополог Бронислав Малиновский (1884 - 1942) также считал, что магия основана на вере в несуществующую силу слов. Он писал, что магический язык основан на «магии творческой метафоры» или «вере в то, что повторяющиеся высказывания определенных слов, порождают заявленную реальность» (1965: 238). Для Малиновского этот вид словесной магии явно «иррациональный по своей природе», поскольку его сущность является «ложное утверждение, прямо противоположное реальности» (с. 235). 

Позднее Томас Грин (Thomas Greene, 1997) утверждал, что приписывая такое свойство и силу словам, магия противостоит аксиомам традиционной «дизъюнктивной» лингвистики, и поэтому полемика против колдовства и магии часто предполагает утверждение, что язык инертен, искусственен, произволен и не имеет сущностной связи с реальностью. Брайан Викерс уточняет этот предполагаемый разрыв между «дизъюнктивным» (современным / научным / рациональным) и «конъюнктивным» (магическим) пониманием языка: «В научной традиции ... проводится четкое различие между словами и вещами и между буквальным и метафорическим языком Оккультная же традиция не признает этого различия: слова рассматриваются так, как будто они эквивалентны вещам и могут быть заменены ими. Манипулируя одним вы манипулируй другим »(Грин, 1997: 257–58). Согласно Рэндаллу Стайерсу (2004), работа Виккерса, включая приведенное выше утверждение, является главным примером того, как современные ученые использовали концепцию магии (и оккультизма) как фольгу, оппозиционный инструмент, с помощью которого можно более четко определить и защищать современные рациональные концепции идентичности, науки, религии и социального порядка (154–62). В качестве ключевой части этого проекта современные ученые в области магии неоднократно повторяли мнение, что язык инертен и бессилен, что он сам по себе (без собеседника, без само-аффирмации говорящего) не имеет никакого творческого потенциала, никакой каузативной силы. 

Но следует признать, что не все ученые считают магический язык инертным и иррациональным. Теория речевого акта, разработанная Дж. Л. Остином (1962) и его учеником Джоном Сирлом, оказала большое влияние на привлечение внимания к активной природе языка, заявив, что «самый плодотворный способ приблизиться к лингвистическим явлениям - это рассматривать их как действия; то есть управляемое правилами поведение интеллектуальных деятелей для достижения определенных целей »(Taber 1989: 145) . 

Остин (1975) идентифицирует определенные виды утверждений как « перформативные высказывания », или слова, которые при произнесении сами составляют выполнение какого-либо действия (например, «я сейчас объявляю вас мужем и женой» или «я окрестил этот корабль« Моби Дик »). Ряд ученых применили теорию речевого действия к различным формам священного и магического языка, включая мантры, чтобы лучше понять их перформативную природу. 

Однако понимание Остина, хоть и признаёт некую степень способности действовать за языком, она не выходит на уровень магического речевого акта. Остин усматривают активную силу языка только в социальном контексте, во взаимодействие людей друг с другом. Язык может влиять на другого человека, особенно если он сопровождается еще и принятыми в обществе ритуалами, действиями.  Если я назову пьяного соседа царем он не станет от этого царем,  именно в силу отсутствие социальной поддержки. Но человек, наделённый определенными полномочиями , например судья, может назвать в ситуации исполнения "ритуала" судебного засадания, человека в роли обвиняемого "невиновным" и он таковым станет. Словаже сказанные вне социального контекста и в одиночестве всё еще продолжают быть импотентными по отношению к внешней реальности.

В важной статье, озаглавленной «Магическая сила слова», Стэнли Тамбия (1968) идет дальше, отстаивая рациональность магического языка. Он категорически отвергает утверждение о том, что магический язык подразумевает запутанную и иррациональную веру в то, что слова имеют прямое отношение к вещам, и влияют на них. Критикуя толкования Малиновского, он повторно анализирует тробрианскую магию и утверждает, что «тробрианский магический язык - это понятный язык, а не таробарщина, пронизанная мистическими идеями, не поддающимися рациональному объяснению. Он не «отличается» качественно от обычного языка, но является его усиленным использованием. Те же законы ассоциации, которые применяются к обычному языку, применяются к магическому языку»(188). Аналогичным образом, в разделе, посвященном синхальской мантре, Тамбия отмечает, что, хотя магический язык часто непонятен даже для его пользователей, это не делает его бессмысленным или иррациональным, поскольку буквальный смысл [мантр] для людей не является критическим фактором в понимании логика мантр»(177–8). Если практикующий полагает, что структура и содержание мантры делают ее способной быть средством обращения к богам или производить изменения в мире, то использование этой мантры, независимо от ее смысловой понятности, совершенно разумно.

Ритуал представляет собой создание ощущения контролируемой среды, в которой переменные события (например, несчастные случаи) обычной жизни могут быть изменены или устранены.  Ритуал - это средство достижения ощущения того, что вещи  находятся под сознательным контролем, и это ощущение контроля, совершенства, удачи и т.д. переносится с ритуального контекста, на обычный, неконтролируемый, ход вещей ... Дело не в том, что «магические» ритуалы заставляют  через представление и манипулирование изменить  оценку  факта того, что мир не может быть принужден, на ощущение того, что мир контролируем, искать и находить тому подтверждения, относится к миру сменьшим страхом и деиствовать более успешно.

А является ли слово онтологический связанным с выражаем объектом? 

Как вариант ответа, не основанного на доктрине, считающей связь абсолютной, можно обнаружить некоторую связь: 

Каждый звук может иметь ассоциативный или звукоподражательный аспект и тем самым формировать онтологическую связь между словом, говорящим и объектом. Слово не является полностью арбитральным, случайно сложившимся, но стремится отразить  природу называемого объекта. Это поле онтологической связи широко и размыто, и требует дальнейших уточнений для понимания. Например звук «Ш» напоминает и змею, и воздух под напором, и шум воды, и многое другое. Звукоподражательность связывает звук «Ш» с огромным смысловым полем шипящих явлений и объектов. Но даже найдя связь между звуком и явлением, потенциал звука манипулировать объектами остается за бортом возможности. 

Еще одна очень важная связь между словом и реальностью - это то что мысли и речь могут являться предтечей а также причиной действий. Каузативная роль мысли и речи реализуется только в случае дальнейших активных действий. Но в магии , как кажется, каузативность  мысли и речи считаются присущими самой их природе и не требующими никаких других последующих действий. При магическом акте утверждение "сладко" должно приводить к появлению сладкого. Если человек подумал он сказал "хочу сладкого", а потом пошёл и купил конфет, то это не относится к магической каузативности части речи. Магической каузативность речи может считаться только ситуация когда человек сказал "хочу сладкого" и пришел неожиданно гость и принёс конфет. Точно также, убийство врага будет обычным если человек сказал "я его ненавижу", взял пистолет, пошёл и застрелил обидчика. Но если человек сказал то же самое но никуда не пошёл, а обидчик умер сам по себе, то такое речевой акт считается магическим. В магии каузативность речи, таким образом, понимается несколько по-другому, не как волеизявление, за которым может последовать действие, а как самостоятельный полноценный акт. Вот в такой полноценности и сомневаются учёные лингвисты, религоведы и антропологи. Иллюзорность, неуловимость полноценной каузативности прочитывается и в самих традициях. Прежде всего это выражается огромныой тучей условий, необходимых для проявления каузативной силы магического высказывания. Если вдруг цель не будет достигнута, всегда можно сказать, что одно из важных условий не было выполнено.

Как традиция тантр устанавливает возможность манипуляции реальностью через язык? Верой в то что слово мантры может иметь особую силу, Рудра-шакти. Но эта сила оказывается весьма капризной и ускользающей. 

Мантра. При каких условиях она эффективна? - При наличии Рудра Шакти. Как в звуке появляется Рудра Шакти? 

1. При правильном состоянии говорящего, если потенциальный практик обладает нужными качествами; 

2. при соблюдении условий передачи мантры. Она должна быть получена от правильного гуру, обладающего нужными качествами при правильно проведенном ритуале, мантра передается устно и хранится в тайне; 

3. мантра должна быть лишена дефектов; 

4. условия ее произнесения должны быть соблюдены: мантра используется в медитативном, ритуальном контексте с особыми магическими или иными религиозными целями; 

5. мантра должна подходить индивидуальности и целям практика; 

6. мантра прочно сидит в религиозной доктрине. Она считается мантрой, особой формулой, а не просто речью, соответственно, несведущий в доктрине считается не может достичь успеха в практике мантр.

по мотивам Burchett, P. E. (2008). The “Magical” Language of Mantra. Journal of the American Academy of Religion, 76(4), 807–843.